25 декабря, 22.35

Догорая Америка,

уже почти ночь, и я пытаюсь расслабиться, но ничего не выходит. Кроме тебя, я не могу думать вообще ни о чем. Мне очень страшно, что с тобой может что-то случиться. Я знаю, мне бы сообщили, если бы с тобой было что-то не так, и из-за этого у меня развилась настоящая паранойя. Если кто-то подходит ко мне с донесением, сердце у меня на миг уходит в пятки в ожидании худшего: тебя больше нет. Ты никогда не вернешься.

Как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом. Чтобы я мог хотя бы взглянуть на тебя.

Ты никогда не получишь этих писем. Это слишком унизительно.

Я хочу, чтобы ты вернулась домой. Я постоянно воспоминаю твою улыбку и боюсь, что никогда больше не увижу ее.

Надеюсь, ты вернешься ко мне, Америка.

Счастливого Рождества.

Максон

26 декабря, 10.00

Дорогая Америка,

чудо из чудес, я пережил эту ночь. Когда я наконец-то проснулся, мне удалось убедить себя, что мое беспокойство беспочвенно. Я дал себе слово, что сегодня сосредоточусь на делах и не буду так переживать из-за тебя.

Мне удалось продержаться весь завтрак и большую часть совещания, прежде чем мысли о тебе завладели мной полностью. Я сказал всем, что плохо себя чувствую, и закрылся в своей комнате, откуда и пишу сейчас тебе, надеясь, что это создаст иллюзию того, будто ты снова дома.

Какой же я эгоист. Сегодня тебе предстоит хоронить своего отца, а я могу думать лишь о том, как бы сделать, чтобы ты поскорее вернулась. Теперь, написав это на бумаге, я чувствую себя полной скотиной. Ты находишься там, где должна находиться. По-моему, я уже это говорил, но я уверен, что твой приезд стал для твоих родных неизмеримым утешением.

Ты знаешь, я никогда тебе этого не говорил, хотя и следовало бы, но с тех пор, как мы с тобой познакомились, ты стала намного сильнее. Я не настолько самонадеян, чтобы воображать, будто это моя заслуга, но думаю, что все пережитое изменило тебя. Потому что меня изменило, и очень сильно. С самого начала бесстрашие было твоей отличительной чертой, и с тех пор оно лишь выкристаллизовалось и окрепло. Там, где я представлял тебя девушкой с сумкой, полной камней, готовой запустить ими в любого, кто рискнет встать на ее пути, ты стала каменной стеной. Ты тверда и решительна. И твои родные наверняка видят это в тебе. Надо было давным-давно сказать тебе это. Надеюсь, что ты уже скоро вернешься домой, и я это сделаю.

Максон

26 декабря, 19.40

Дорогая Америка,

я все время вспоминаю наш первый поцелуй. Наверное, правильнее будет сказать «первые поцелуи», но на самом деле я имею в виду второй из них, тот, на который ты дала мне свое благословение. Я рассказывал тебе когда-нибудь, что испытал в ту ночь? Это был не просто первый поцелуй в моей жизни. Это был первый раз, когда я поцеловал тебя. Чего только я не повидал, Америка, в каких уголках нашей планеты не побывал. Но никогда еще в моей жизни не было ничего столь же мучительно прекрасного, как тот поцелуй. Жаль, что такие вещи нельзя поймать и поместить в книгу. Мне очень хотелось бы запечатлеть этот миг и поделиться им с миром, тогда я мог бы сказать вселенной: вот на что это похоже, вот что чувствуешь, когда падаешь.

Ох, что я пишу. Нужно будет сжечь все эти письма до того, как ты приедешь домой.

Максон

27 декабря, полдень

Америка,

наверное, лучше рассказать тебе об этом, все равно ты узнаешь обо всем от служанок. Мне все время вспоминаются твои мелкие привычки. Иногда ты мурлычешь что-то или напеваешь себе под нос, когда гуляешь по дворцу. Иногда, когда я подхожу к дверям твоей комнаты, я слышу мелодии, которые ты хранишь в своем сердце. Без них во дворце как-то пусто.

А еще я скучаю по твоему запаху. Скучаю по аромату твоих духов, который облаком окутывает меня, когда ты встряхиваешь волосами и смеешься надо мной, по запаху твоей кожи, когда мы рука об руку прогуливаемся по саду. Он опьяняет не хуже вина.

В общем, я решил зайти в твою комнату и надушить твоими духами свой платок. Еще один глупый фокус, позволяющий создать иллюзию, что ты рядом. И когда я уже уходил, меня застукала Мэри. Не знаю, что она искала в твоей комнате в твое отсутствие, но она увидела меня и закричала, и на крик примчался гвардеец. В руках он держал дубинку, и вообще вид у него был очень грозный. Короче говоря, мне едва не досталось. И все потому, что я соскучился по твоему запаху.

27 декабря, 23:00

Моя дорогая Америка,

никогда в жизни не писал любовных писем, так что прости, если у меня получится не очень….

Проще всего было бы сказать, что я люблю тебя. Но, по правде говоря, чувство, которое я испытываю, намного больше. Я хочу тебя, Америка. Я нуждаюсь в тебе.

Я столько всего утаивал от тебя из страха. Я боюсь, что, если покажу тебе все сразу, тебя это ошеломит и ты сбежишь. Я боюсь, что в глубине души ты продолжаешь любить того, другого, и никогда не разлюбишь его. Я боюсь, что снова допущу какой-нибудь промах, что-нибудь настолько ужасное, что ты снова замкнешься в своем молчаливом мире. Ни одна выволочка от наставника, ни взбучка от отца, ни моя одинокая юность никогда не причиняли мне столько боли, как твое отчуждение.

Я не могу отделаться от мысли, что стоит мне оступиться, как все повторится вновь. Поэтому я так цеплялся за остальные варианты, страшась, что, как только я избавлюсь от них, ты предстанешь передо мной, скрестив руки на груди, готовая быть рядом как друг, но не как равная, как моя королева, как моя жена.

А я больше всего на свете хочу, чтобы ты стала моей женой. Я люблю тебя. Я долго боялся это признать, но теперь знаю.

Я никогда не стал бы радоваться смерти твоего отца, твоей печали и опустошенности, которую чувствую с тех пор, как ты уехала. Но я так благодарен судьбе за то, что тебе пришлось уехать. Не знаю, сколько еще времени мне понадобилось бы, чтобы понять это, если бы я не попытался представить свою жизнь без тебя. Теперь я совершенно точно знаю, что мне не нужна такая жизнь.

Жаль, что я не художник и не музыкант и не могу найти способ дать тебе понять, чем ты стала для меня за это время. Америка, любовь моя, ты — солнечный свет, проникающий сквозь листву. Ты — смех, который рассеивает печаль. Ты — дуновение ветерка в палящий зной. Ты — островок ясности в море смятения.

Ты — не весь мир, но ты — все, что есть в мире хорошего. Без тебя я продолжил бы существовать, но и только.

Ты сказала, что для того, чтобы поступить правильно, один из нас должен сделать решительный шаг. Думаю, я нашел ту пропасть, которую необходимо преодолеть, и надеюсь, что ты ждешь меня на другой стороне.

Я люблю тебя, Америка.

Твой навсегда,

Максон

Глава 30

Главный зал был переполнен. В кои-то веки вместо короля с королевой в центре внимания был Максон. Мы с Максоном и Крисс сидели за богато украшенным столом на небольшом возвышении. Мне казалось, что нас рассадили неправильно. Я сидела по правую руку от Максона. Я всегда считала, что это почетное место. Но пока что Максон демонстративно разговаривал только с Крисс. Можно подумать, я и так не знала, что меня ждет.

С наигранно веселым видом я оглядела зал. Вокруг яблоку негде было упасть. Гаврил, разумеется, тоже был тут. Стоя в углу, он вел на камеру репортаж о происходящих событиях.

Эшли улыбнулась и помахала мне рукой, а Анна, стоявшая рядом с ней, подмигнула. Я кивнула обеим, все еще не настолько овладев собой, чтобы говорить. В задних рядах, одетые в чистую одежду, за отдельным столом сидели Август с Джорджией и еще несколько представителей повстанцев-северян. Разумеется, Максон изъявил желание, чтобы они присутствовали при таком важном событии, как объявление имени той, кого он выбрал своей нареченной. Знал бы он, что она одна из них.